Анна Кирьянова - Охота Сорни-Най [журнальный вариант]

Степан и Егор бросились к кедру, стремясь укрыться там от опасности; за ними мчался Феликс Коротич в распахнутой рубашке и в валенках. Зверев достал из кармана пистолет и прицелился; в душе он почему-то был твердо уверен, что выстрелы бессмысленны и бесполезны. Однако выучка не давала ему смириться с надвигающейся гибелью; он несколько раз нажал на курок и выстрелил, стараясь попасть в мерзкое ухмыляющееся лицо демона. Пули просвистели в морозном воздухе, попали в цель, не причинив, очевидно, чудовищу никакого вреда. Перед глазами Степана снова вспыхнул огненный шар. В душе Степана последним сожалением отозвалось то, что он никого не любил, кроме матери, он почувствовал вдруг сильную тоску и хотел было открыть рот, чтобы обратиться к Фатиме и спросить ее о любви, но, едва он разомкнул челюсти, как изо рта хлынул поток алой крови, заливая все вокруг, а в первую очередь — лицо Степана. Его голова была обращена вниз. “Красивый цвет”, — успел еще подумать Степан, прежде чем оказаться в непроницаемой тьме, предшествующей приходу в страну мертвых.

Егор Дятлов сам не замечал, что истошно кричит, визжит, присев на корточки; затем вскочил на ватные ноги и побежал по снегу, завывая и плача. Он теперь видел перед собой только высокий и могучий кедр, казавшийся ему спасительным. Рядом с Егором теперь бежал Феликс, тяжело переставляя ноги. К парням спешили Руслан Семихатко и Рая Портнова. Рая интуитивно стремилась найти спасение рядом с Егором, руководителем, смельчаком, просто — любимым человеком, а Руслан мчался за ней, полностью деморализованный и утративший контроль над ситуацией.

А у ручья пытались найти спасение Люба Дубинина, Юра Славек и Женя Меерзон. Они присели под большим камнем, мечтая стать крошечными, незаметными, слиться со снегом; но в воздухе снова просвистел огненный шар. На этот раз вспышка была такой яркой, что на какое-то время ребята утратили способность видеть. Они погрузились в кромешную тьму, полную ужасных звуков; но и ослепшими продолжали двигаться. Внезапно пласт снега заскользил под ногами Любы; она вскрикнула, дернулась и вмиг ощутила ледяной сковывающий холод. Холод был таким сильным, что сначала показался обжигающим; ледяная вода бурливого ручья мгновенно заморозила все тело. Течение сбило девушку с ног, Люба упала в ручей, во все стороны полетели брызги.

— Люба, Люба, вставай! — отчаянно кричал Юра, протирая невидящие глаза, пытаясь хоть на долю секунды обрести зрение и увидеть подругу, чтобы помочь ей, спасти. Но он по-прежнему был слеп и беспомощен; яркая вспышка от пролетевшего огненного шара обожгла роговицу, вывела из строя зрительные рецепторы, Юра только без толку тер глаза да хлопал веками; вокруг для него царила полная тьма. Он шарил руками в воздухе, чтобы нащупать Любу, вертелся вокруг собственной оси, потеряв ориентацию, звал ее по имени, но шум ручья мешал ему расслышать ответ, а рядом громко, в голос, плакал Женя Меерзон:

— Я ничего не вижу! Я ослеп! Я ничего не вижу! Мама! — в голосе Жени теперь звучали детские нотки, отчаяние и испуг. Он шарил руками в воздухе, плутал и запинался.

Юра пошел на звук Жениного голоса, он хотел с помощью товарища отыскать пропавшую Любу, которая в это время в полном изнеможении пыталась выбраться из ледяной воды ручья. Она поскальзывалась на обледеневших камнях, которыми было усеяно дно, и падала снова; ледяная вода мучительно обжигала тело, сковывала движения. Если бы Люба видела, как можно выбраться на берег, если бы она не была слепа, то, возможно, ей удалось бы спастись. Но в кромешной тьме девушка не имела шансов, а ее слабые призывы о помощи заглушались клокотанием воды и раскатами дикого смеха да свистом очередного огненного шара. Люба не хотела сдаваться; сейчас ее поддерживали любовь к Юре, надежда на совместное спасение; она думала, что может ему помочь, вот только выберется сама… Ужасный холод заставлял ее тело корчиться в судорогах; она почти не чувствовала ног, но снова и снова пыталась выбраться на берег. Ей удалось зацепиться за чахлый кустик, торчавший из снега. Красные замерзшие пальцы соскальзывали с тонких веточек, Люба пыталась подтянуться к берегу и вылезти, но течение было слишком сильным. Оно било под колени и норовило уронить девушку, вода клокотала с каким-то злорадством, словно была в сговоре с тем ужасом, что окружал теперь туристов. Люба вся вытянулась, мокрыми пальцами вцепилась покрепче в тонкие прутики, которые были ее единственной надеждой; осторожно стала переступать по острым камням на дне ручья. На ногах у нее были толстые шерстяные носки, она не успела обуться и теперь даже рада была этому. В ледяной воде обувь все равно бы промокла, а вот идти по камням в одних носках было удобнее.

Люба шарила ногами под водой в надежде обрести опору, ей почти удалось подтянуться ближе к берегу, но тут она поскользнулась и оступилась. Под ногами оказалась одна из подводных ям, которыми полны северные реки и крупные ручьи. Люба негромко охнула и погрузилась глубоко в воду. Течение, особенно сильное в этом месте, немедленно стало затягивать девушку под лед; вода здесь бурлила меньше, и потому образовалась корка льда, прозрачная, как толстое стекло. Люба, срывая ногти, цеплялась за лед снизу, пыталась бороться с течением, но усилия ее оказались тщетны; черные воды все глубже затягивали ее под лед, воздуха в легких оставалось все меньше. Наконец Люба глубоко вдохнула, вбирая в легкие воду ручья вместо спасительного воздуха; течение подняло ее и придавило лицом к корке льда. Сквозь мутноватый и толстый лед можно было видеть бледное лицо, расширенные в ужасе, ослепшие глаза, волосы, которые медленно, как водоросли, шевелились, колышимые течением.

Но товарищам было не до Любы теперь; Женя и Юра пытались спасти собственные жизни. В отчаянии, в полной тьме, они бросались то в одну, то в другую сторону, неизвестно на что рассчитывая и надеясь. Юра хотел убраться подальше от опасного ручья, возле которого очень легко было оступиться и упасть в ледяную воду. Смерть в обжигающе-холодной воде ручья, когда холод подступает к самому сердцу, казалась Юре особенно ужасной теперь. Поэтому он хоть и выкрикивал имя Любы, но старался брать направление прочь от ручья, выдававшего себя звуками бурлящей воды. Юра подталкивал рядом Женю, стараясь не отнимать руки от его плеча; так легко было вновь остаться один на один с этой жуткой тьмой. Товарищи, дрожа, продвигались куда-то, не ведая смысла своих усилий. Снег проламывался под ногами, они глубоко проваливались, кряхтели. Женя скулил, как щенок. Юра бормотал сквозь жестокую одышку:

— Потерпи, потерпи, еще немножко, еще немножко.